Любовь, что движет солнце и светила1.

Данте Алигьери

---

1

Сам не свой стал Сапфик после Падения. Повредился разум его.

В пучину отчаяния погрузился он, в недра Тюрьмы.

В Туннелях Безумия скрылся он. Мест темных искал он, людей опасных.

Легенда о Сапфике

Прислонись к одной стене, и без труда дотянешься до противоположной — таким узким был проулок. Аттия ждала в полумраке, старательно прислушиваясь. На блестящей кирпичной кладке сгущался пар ее дыхания, отражались всполохи огней, горевших за углом.

Крики приближались. Аттия легко узнала рев взбудораженной толпы — взрывы смеха, восторженные вопли. Свист и топот. Аплодисменты.

Аттия слизнула с губ каплю конденсата, прочувствовав ее солоновато-пыльный вкус. Толпы бояться нельзя. Слишком далеко она зашла, слишком долго искала, чтобы сейчас поджимать хвост. На страхе и неуверенности далеко не уедешь. Особенно если решила выбраться Наружу. Аттия выпрямилась, прокралась в конец проулка и выглянула из-за угла.

На маленькой, озаренной факелами площади теснились сотни людей. Они стояли спиной к Аттии и жались друг к другу, воняя потом и немытыми телами. Чуть поодаль от толпы несколько старух вытягивали шеи, силясь увидеть действо. В неосвещенных участках притаились получеловеки. Мальчишки взбирались друг другу на плечи и на крыши домов-развалюх. В пестрых шатрах торговали горячей снедью. От острого запаха лука и шипения жира у Аттии заурчало в желудке.

Тюрьма тоже заинтересовалась. Над головой у Аттии, под стрехами из грязной соломы за действом с любопытством следило маленькое красное Око.

Под восторженные вопли толпы Аттия расправила плечи и вышла из-за угла. Псы дрались за объедки. Аттия обогнула их и темную подворотню. Почувствовав за спиной чье-то присутствие, Аттия обернулась и мгновенно вытащила нож:

— Даже не думай!

Карманник отступил. Тощий, грязный, почти беззубый, он ухмыльнулся и растопырил пальцы:

— Не вопрос, куколка! Ошибочка вышла. — Карманник шмыгнул в толпу.

— Ага, чуть не вышла, — буркнула Аттия, спрятала нож в ножны и устремилась за ним.

Сквозь толпу она пробиралась с трудом. Люди плотно прижимались друг к другу, стремясь увидеть происходящее впереди, стонали, смеялись, в один голос охали и ахали. Малыши в лохмотьях путались у всех под ногами, не обращая внимания на давку и пинки. Аттия толкалась и ругалась, просачивалась в малейшие просветы, ныряла под локтями. У миниатюрности свои плюсы. А ей нужно пробраться вперед, нужно увидеть его.

Запыхавшаяся, покрытая синяками, Аттия протиснулась меж двумя здоровяками и оказалась впереди. Всюду трещали факелы, едкий дым резал глаза. Прямо перед Аттией была огороженная канатами арена, где один-одинешенек сидел медведь.

Аттия изумленно уставилась на него. Черную шкуру зверя покрывала короста, маленькие глазки горели дикой злобой. На шее гремела цепь, другой конец которой держал укротитель, лысый усач с лоснящейся от пота кожей. Усач ритмично бил в висящий на боку барабан и дергал цепь.

Медведь медленно поднялся на задние лапы и пустился в пляс. Выше человеческого роста, он неуклюже кружил, из пасти капала слюна, цепь оставляла на шкуре кровавые следы.

Аттия нахмурилась. Каково медведю, она знала прекрасно. Аттия коснулась собственной шеи — синяки и волдыри от рабского ошейника, который она когда-то носила, превратились в едва различимые отметины.

Подобно этому медведю, Аттия была цепной рабыней. Если бы не Финн, она и осталась бы ею. Или погибла, что куда вероятнее.

Финн...

Это имя само по себе шрам: причиняющая боль память о предательстве.

Барабанный бой усилился. Медведь тяжело запрыгал, натягивая цепь, и толпа откликнулась одобрительным воплем. Аттия хмуро наблюдала за ним, а потом за огороженной ареной увидела афишу, прилепленную к влажной стене. Такие же афиши висели в деревне на каждом шагу.

Драный отсыревший листок загибался по углам, крикливо зазывая:

Люди добрые! Народ честной!

Спешите видеть диво дивное!

Чудо чудное!

Потерянных найденными!

Умерших ожившими!!

Спешите видеть

Величайшего Чародея Инкарцерона

В драконьей Перчатке Сапфика!

Спешите видеть Темного Чародея!

Аттия раздосадованно покачала головой. После двухмесячных скитаний по коридорам и заброшенным Крыльям, по городам и деревням, по болотистым равнинам и лабиринтам белых камер, после двухмесячных поисков сапиента, клеткорожденного — кого угодно, кому известно хоть что-нибудь о Сапфике, она попала на убогое представление в подворотне.

Зрители хлопали и топали. Аттию оттолкнули в сторону. Когда она снова пробилась вперед, медведь повернулся к укротителю. Тот явно испугался — тыкал зверя длинным шестом, пытаясь усадить и уволочь с арены. Зрители свистели и улюлюкали.

— В следующий раз сам с ним пляши! — презрительно выкрикнул какой-то мужчина.

Стоявшая рядом женщина захихикала.

В глубине толпы нарастал гневный ропот: недовольные зрители требовали продолжения — новых, интересных номеров.

Раздались жидкие аплодисменты, но их быстро поглотила тишина.

На озаренной факелами арене возникла фигура. Она появилась из ниоткуда, материализовалась из теней и бликов пламени. Высокий, в черном плаще, подсвеченном сотнями искр, незнакомец поднял руки и широко развел их в стороны. Ворот плаща закрывал большую часть шеи; из-за длинных темных волос он казался молодым, особенно в полумраке.

Толпа онемела.

Он же вылитый Сапфик!

Каждый знает, как выглядел Сапфик. Его изображений тысячи — и рисованных, и вытесанных, да еще устные описания. Крылатый и Девятипалый. Единственный, кто смог выбраться из Тюрьмы. Так же как Финн, Сапфик обещал вернуться. Аттия нервно сглотнула. Она стиснула кулаки, унимая дрожь.

— Добро пожаловать на арену чудес, друзья мои! — заговорил чародей так тихо, что приходилось вслушиваться. — Думаете, что увидите фокусы? Думаете, я стану дурачить вас спрятанными механизмами, зеркалами и лживыми картами? О нет! Я не такой, как другие фокусники. Я Темный Чародей, я покажу вам истинную магию. Я покажу вам магию звезд.

Чародей поднял правую руку, и зрители ахнули: на ней потрескивала и искрила белым перчатка из темной материи. Факелы на стенах вокруг арены на миг вспыхнули и тут же едва не погасли. Стоящая рядом с Аттией женщина застонала от ужаса.

Аттия невозмутимо продолжала наблюдать: она-то в экстаз не впадет. Как у него получилось с факелами? Неужели это и правда Перчатка Сапфика? Неужели она уцелела и сохранила свою волшебную силу? Однако чем больше девушка видела, тем меньше сомнений у нее оставалось.

Представление было потрясающим.

Чародей заворожил публику. Он заставлял предметы появляться и исчезать, из пустоты выхватывал голубей и «жуков», погрузил одну из зрительниц в сон, а потом — без всякой поддержки — медленно поднял ее в дымный воздух. Он выпустил бабочек изо рта перепуганного ребенка. Он наколдовал золотые монеты и швырнул их в хваткие руки отчаявшихся. Он открыл дверь прямо в воздухе и ушел сквозь нее. Публика завыла, заскулила, умоляя вернуться, и он вернулся — появившись за спинами толпы и спокойно прошествовав сквозь беснующихся зевак. Сбитые с толку, зрители шарахались от чародея, словно боясь его прикосновения.

Когда чародей прошел мимо Аттии, его плащ скользнул по руке девушки. У Аттии защипало кожу, волоски стали дыбом от статического электричества. Чародей перехватил ее взгляд.

— Исцели моего сына, о Мудрый! Исцели его! — закричала какая-то женщина, высоко подняла младенца, и он поплыл над головами зрителей: его передавали от одного к другому.

Чародей повернулся к той женщине и поднял руку.

— Не сейчас, — объявил он не терпящим возражений тоном. — Сейчас мне нужно собрать всю свою силу. Чтобы читать мысли. Чтобы войти в мир мертвых и вернуться к живым. — Чародей закрыл глаза.

Свет факелов стал еще слабее.

— Здесь столько боли, — прошептал чародей с темной арены. — Столько страха... — Он снова взглянул на зрителей. Казалось, колдун неожиданно осознал их число и испугался своей затеи. — Мне нужны трое добровольцев, — тихо проговорил он. — Трое, готовых признаться в своих величайших страхах. Трое, готовых раскрыть мне душу.

Несколько человек подняли руки. «Я! Я!» — закричали женщины. После секундного колебания Аттия тоже подняла руку.

Чародей шагнул к зрителям.

— Ты! — показал он на женщину, и ее, разгоряченную, спотыкающуюся, вытолкнули вперед.

— Ты! — показал чародей, и вперед вытолкнули высокого мужчину, который даже не поднимал руку. Тот выругался и замер в неловкой позе, словно парализованный страхом.

Неумолимый взгляд чародея прочесывал толпу. Аттия затаила дыхание. Вот задумчивый взгляд скользнул по ее лицу, и Аттия почувствовала жар. Взгляд последовал дальше, потом вернулся к ней. Одну страшную секунду Аттия смотрела прямо в горящие глаза чародея. Он медленно поднял руку, ткнул в нее средним пальцем, и зрители загудели, ведь каждый увидел, что указательного пальца у чародея нет. Как у Сапфика.

— Ты! — шепнул колдун.

От ужаса бешено заколотилось сердце, и Аттия сделала вдох, чтобы успокоиться. Нужно заставить себя протиснуться на задымленную арену, но еще нужнее при этом сохранять спокойствие и не показывать страх. Не показывать свое отличие от других зрителей.

Трое избранных чародеем встали в ряд, и Аттия почувствовала, как женщина вся дрожит от волнения. Чародей шагал по арене, всматриваясь в их лица. Аттия дерзко перехватила его взгляд. Чародею не узнать, что у нее на уме, — в этом она не сомневалась. Она видела и слышала такое, что он представить не в силах. Она видела Внешний Мир.

Чародей взял женщину за руку и секунду спустя чуть слышно проговорил:

— Ты тоскуешь по нему.

В глазах у женщины отразилось изумление. К морщинистому лбу прилипла прядь волос.

— О да, господин, тоскую!

— Не бойся, — улыбнулся чародей. — В Инкарцероне он обрел мир и покой. Тюрьма хранит его в памяти. Белые камеры в целости берегут его тело.

Рыдая от радости, женщина целовала ему руки:

— Спасибо, господин! Спасибо за добрые вести!

Толпа одобрительно загудела, и Аттия позволила себе саркастическую улыбку. Вот глупцы! Неужели не понимают, что так называемый маг не сообщил женщине ровным счетом ничего? Сплошные догадки да пустые слова, а эти доверчивые души с удовольствием проглотили наживку.

Жертв чародей явно отбирал тщательно. Высокий мужчина был так напуган, что согласился бы с чем угодно. Чародей спросил, как его хворая мать, и мужчина пролепетал, что ей уже лучше. Публика зааплодировала.

— И быть посему! — Чародей махнул изувеченной рукой, призывая к тишине. — Предсказываю, что с Включением Дня ее жар спадет. Твоя мать сможет сесть и призовет тебя, друг мой. И проживет она еще десять лет. И будет держать на коленях внуков, детей твоих!

Высокий мужчина не мог вымолвить ни слова. Аттия с отвращением увидела, что в глазах у него стоят слезы.

Зрители зароптали, вероятно впечатленные меньше, чем тот мужчина. Чародей направился было к Аттии, но вдруг повернулся к ним.

— Иные из вас думают, что предсказывать будущее просто, — начал он, обратив к толпе моложавое лицо. — «Как определить, прав он или нет?» — гадаете вы. И вы совершенно правы. Но прошлое, дорогие мои, — дело другое. Я расскажу вам о прошлом этой девушки.

Аттия напряглась.

Возможно, чародей почувствовал ее страх, потому что его губы дрогнули в улыбке. Он смотрел на Аттию, и его глаза покрывались поволокой, становясь отрешенными и темными, как ночь. Потом он поднял руку в Перчатке и коснулся лба девушки.

— Я вижу длинную дорогу, — прошептал он. — Вижу бессчетные мили, бессчетные дни скитаний. Вижу тебя сидящей на четвереньках, как зверь. Вижу цепь у тебя на шее.

Аттия нервно сглотнула. Хотелось отпрянуть от чародея, но вместо этого она кивнула, и толпа притихла.

Чародей взял Аттию за руку, накрыв ее ладонь своей, тонкой и длиннопалой, обтянутой Перчаткой.

— Странные мысли я вижу у тебя, девушка, странные воспоминания, — удивленно начал он. — Вижу, как ты взбираешься по длинной лестнице, спасаясь от огромного Зверя. Вижу, как ты летишь на серебряном корабле над городами и башнями. Вижу юношу. Зовут его Финн. Он тебя предал. Он бросил тебя, обещал вернуться, но ты боишься, что не дождешься этого. Ты его любишь и ненавидишь. Разве это не правда?

Лицо у Аттии пылало, рука дрожала.

— Правда, — чуть слышно ответила она.

Публика замерла от изумления.

Чародей смотрел ей в душу, как в раскрытую книгу. Аттия почувствовала, что не может отвести глаз. С чародеем что-то творилось: во взгляде появилось нечто странное, на плаще — яркие блики. Ладонь, накрывшая пальцы Аттии, стала ледяной.

— Звезды! — прохрипел он. — Я вижу небо в звездах. Под ним золотой дворец с ярко горящими в окнах свечами. Я вижу его в замочную скважину на темной двери. Тот дворец далеко. Очень далеко. Он Снаружи.

Аттия изумленно смотрела на чародея. Его прикосновение причиняло боль, а она и шевельнуться не могла. Голос чародея превратился в шепот.

— Путь Наружу существует. Сапфик его нашел. Замочная скважина крохотная, меньше атома. Орел и лебедь стерегут ее, распластав крылья.

Пора двигаться. Пора разорвать эти чары! Аттия посмотрела в сторону.

Укротитель медведя, семеро жонглеров, плясуньи из труппы обступили арену. Они стояли неподвижно, как простые зрители.

— Господин! — шепотом позвала Аттия.

Чародей захлопал глазами.

— Ты искала сапиента, способного показать тебе путь Наружу, — начал он. — И ты нашла меня. — Чародей повернулся к толпе и заговорил громче. — Дорога, которой шел Сапфик, проходит через Дверь Смерти. Сейчас я помогу этой девице добраться туда и верну ее обратно!

Толпа загудела. Чародей за руку повел Аттию в центр дымной арены, слабо освещенной единственным факелом. Там стоял диванчик. Чародей жестом велел Аттии лечь.

От страха она упала как подкошенная.

В толпе кто-то вскрикнул, но ему тут же велели замолчать. Зрители подались вперед, источая жар и запах пота.

Чародей поднял руку, обтянутую черной перчаткой.

— Смерть, — изрек он. — Мы страшимся ее. Мы бежим от нее без оглядки. Между тем Смерть — это Дверь, открывающаяся в обе стороны. Сейчас вы собственными глазами увидите оживление мертвой.

Диванчик был жесткий, Аттия схватилась за края. Наступал момент, ради которого она сюда пришла.

— Узрите же! — воскликнул чародей. Он повернулся к зрителям, и они застонали, ведь в руке у него, откуда ни возьмись, появился меч. Чародей медленно вытащил его из ножен тьмы, и клинок холодно блеснул голубым. Чародей поднял его, и — вот чудо! — за многие мили от арены, на крыше Тюрьмы сверкнула молния.

Чародей посмотрел вверх, Аттия прищурилась.

Раскаты грома напоминали хохот.

На миг все замерли и обратились в слух. Сейчас Инкарцерон вмешается, сейчас он обрушит небо на землю, парализует их ярким светом и газом.

Но Инкарцерон не вмешался.

— Инкарцерон, отец мой, взирает на меня с одобрением, — изрек чародей и повернулся к Аттии. Свисавшими с диванчика цепями он сковал запястья девушки, для шеи и талии предназначались ремни. — Опасность велика, не вздумай шевельнуться, — предупредил маг, испытующе взглянул на Аттию и повернулся к публике. — Так смотрите же! — снова крикнул он. — Я освобожу ее. Я верну ее в наш мир. — Держа обеими руками, он поднял меч, острый конец которого замер над грудью Аттии.

«Нет!» — хотелось крикнуть девушке, но тело окаменело, взгляд не мог оторваться от сверкающего острия.

Она не успела даже вздохнуть: меч чародея вонзился ей в сердце.

Вот она, смерть. Теплые липкие волны накатывают, как приступы боли. Воздуха нет — дышать нечем, слов нет — говорить нечего. Смерть душит, как ком в горле.

Миг — и смерть обернулась бескрайней чистой синевой, похожей на небо Внешнего Мира. Вот Финн, вот Клодия. Они смотрят на нее, сидя на своих золоченых тронах.

«Я не забыл тебя, Аттия, — сказал Финн. — Я приду за тобой». В ответ Аттия выдавила лишь одно слово, которое сразило Финна наповал: «Обманщик».

Аттия открыла глаза. Еще мгновение, и к ней вернулся слух. Он примчался откуда-то издалека, принеся с собой ликующий рев толпы. Потом слетели путы, и чародей помог ей подняться. Кровь на одежде сохла и исчезала на глазах, меч в руках чародея был чист. Аттия поняла, что может стоять. Девушка вдохнула полной грудью, и зрение сфокусировалось. Тогда она увидела зрителей повсюду: на крышах, в окнах, на навесах... Аплодисменты и восторженные вопли лились нескончаемым потоком.

Темный Чародей схватил Аттию за руку и заставил поклониться вместе с ним. Затянутой в перчатку рукой он высоко поднял меч, а плясуньи и жонглеры скользнули на арену, чтобы собрать падающие, как звезды, монетки.

Представление закончилось. Толпа хлынула прочь, а Аттия так и стояла в углу квадратной арены, обхватив себя руками. Грудь побаливала. У двери, за которой скрылся чародей, собирались женщины с хворыми детьми.

Аттия медленно выдохнула. Она казалась себе полуживой дурочкой, которая оглохла и онемела от сильного взрыва.

Быстро, пока никто не заметил, Аттия шмыгнула под навес, пробралась мимо медвежьей ямы и убогого лагеря жонглеров. Один из них увидел девушку, но остался сидеть у костра, на котором жарились мясные обрезки.

Аттия скользнула за дверь под свесом крыши.

В комнате было темно. Чародей сидел у заляпанного зеркала при свете одинокой оплывшей свечи. Вот он поднял голову и увидел в зеркале ее.

Маг уже снял черный парик, разжал «отрубленный» палец, стер грим, молодивший морщинистое лицо, и швырнул драный плащ на пол.

Положив локти на стол, он расплылся в беззубой улыбке.

— Чудесно сыграно, дорогуша! — похвалил он.

— Я же говорила, что справлюсь, — кивнула Аттия.

— Теперь ты меня убедила. Если планы не изменились, работенка твоя. — Чародей сунул в рот комок кета и давай жевать.

Аттия огляделась по сторонам. Где же Перчатка?

— Нет, планы не изменились, — проговорила она.