Живи, Живое! Под солнца бубны

Смелее, люди, в свой полонез!

Как плодоносны, как златотрубны

Снопы ржаные моих поэз!

В них водопадят Любовь и Нега,

И Наслажденье, и Красота!

Все жертвы мира во имя Эго!

Живи, Живое! — поют уста.

Во всей вселенной нас только двое,

И эти двое — всегда одно:

Я и Желанье! Живи, Живое!

Тебе бессмертье предрешено!

Моя вторая Хабанера

Взорвалась, точно динамит.

Мне отдалась сама Венера,

И я всемирно знаменит!

То было в девятьсот девятом…

Но до двенадцатого — дым

Все стлался по местам, объятым

Моим пожаром золотым.

Возгрянул век Наполеона

(Век — это громогласных дел!)

Вселенского Хамелеона

Душа — бессмертный мой удел.

Издымлен дым, и в льстивый танец

Пустился мир, войдя в азарт.

Я — гениальный корсиканец!

Я — возрожденный Бонапарт!

На острова Святой Елены

Мне не угрозен небосклон:

На мне трагические плены,

Зане я сам Хамелеон!

Что было в девятьсот девятом,

То будет в миллиард втором!

Я покорю миры булатом,

Как покорял миры пером.

Извечно странствуя с талантом

На плоской лосскости земной,

Был Карлом Смелым, был я Дантом,

Наполеоном — и собой.

Так! будет то, что было, снова —

Перо, булат, перо, булат…

Когда ж Земли падет основа —

О ужас — буду я крылат!..

Меня отронит Марсельезия,

Как президентного царя!

Моя блестящая поэзия

Сверкнет, как вешняя заря!

Париж и даже Полинезия

Вздрожат, мне славу воззаря!

Мой стих серебряно-брильянтовый

Живителен, как кислород.

«О гениальный! О талантливый!» —

Мне возгремит хвалу народ.

И станет пить ликер гранатовый

За мой ликующий восход.

Пусть на турнирах словоборчества

Стиха титаны и кроты

Берлинства, Лондонства, Нью-Йорчества

Меня сразить раскроют рты:

Я — я! Значенье эготворчества —

Плод искушенной Красоты!

Моя мечта — моряк-скиталец…

Вспеняя бурный океан,

Не раз причаливал страдалец

Ко пристаням волшебных стран.

Не раз чарующие взоры

Сулили счастье моряку,

Но волн изменчивые горы

Вновь к океану-старику

Руль направляли у голландца,

И с местью тайною в глазах

Пускался он в морские танцы

На сумасшедших парусах.

Стремился он победоносно,

Своим безумьем смел и горд,

И, прорезая волны грозно,

Вплывал в разбуженный фиорд.

Еще встревоженные волны

Грозили смертью рыбакам,

Еще испуганные челны

Стремились в страхе к берегам,

Еще, как дьявольские трубы,

В горах не замерли гудки, —

А он, смеясь над сушей грубо,

В порыве злобы и тоски,

В своем отчаяньи скитанья

И без надежды в якоря,

Спешил на новые страданья,

Стремился в новые моря.

Пусть мне грозит небесный палец,

Но дерзновенно я почту

Мечту — как он, моряк-скиталец, —

Мою гонимую мечту!

Солнце всегда вдохновенно!

Солнце всегда горячо!

Друг мой! сольемся мгновенно:

Наше желанье — ничье.

Жизнь безнадежна и тленна,

Мигом трепещет плечо…

Солнце, как мы, вдохновенно!

Солнце, как мы, горячо!

Вдыхайте солнце, живите солнцем, —

И солнцем сами блеснете вы!

Согреют землю лучи живые

Сердец, познавших добро и свет.

Вдыхайте небо, живите небом, —

И небесами засветит взор!

С любовью небо сойдет на землю,

А мир прощенный — на небеса.

Ради шутки, ради смеха

Я хотел бы жить всегда!

Но ответило мне эхо:

«Да!»

Повтори… еще… сначала…

Кто бессмертен, как мечты?

Снова эхо отвечало:

«Ты!»

О, Дева-Мать, возрадуйся блаженно!

Господь с Тобой, носившая Его,

Хранителя бессмертья моего!

Да будешь Ты меж жен благословенна,

Благословен плод чрева Твоего!

Возьмите «Фофанова» в руки

И с ним идите в вешний сад.

Томленье ваше, скуку, муки

Его напевы исцелят.

Себя самих не понимая,

Вы вдруг заискритесь, как Мумм.

Под «Майский шум» поэта мая

И под зеленый майский шум,

Пропев неряшливые строки,

Где упоителен шаблон,

Поймете сумерек намеки

И все, чем так чарует он.

Не будьте ж к мигу близоруки, —

Весна и солнце отблестят!

Берите «Фофанова» в руки

И с ним бегите в вешний сад!

Вы мать ребенка школьнических лет,

И через год муж будет генералом…

Но отчего на личике усталом —

Глухой тоски неизгладимый след?

Необходим для сердца перелом:

Догнать… Вернуть… Сказать кому-то слово…

И жутко Вам, что все уже в былом,

А в будущем не видно и былого…

Мне в гроб не страшно, но обидно:

Любви взаимной сердце ждет.

Шаги? — не слышно! Плащ? — не видно.

Шептать бесстыже — как-то стыдно:

«Тот, настоящий, — он придет?»

Я замужем, вполне любима,

И чувство мужье — мой шатер.

А жизнь и тот проходят мимо…

«Постой: ты — мой!» Но — имя?!. имя?!.

Догнать! Призвать! И с ним — в костер!

С улыбкою на чувственных губах,

Как школьница, вы вышли из трамвая.

Я у вокзала ждал вас, изнывая,

И сердце мне щемил зловещий страх.

Вы подали мне руку, заалев

Застенчиво, глаза свои прищуря.

В моей груди заклокотала буря,

Но я сдержался, молча побледнев.

Эффектен был ваш темный туалет,

Пропитанный тончайшими духами.

Вы прошептали: «Ехать ли мне с вами?»

Я задрожал от ужаса в ответ:

— Возможно ли?! Вы шутите?! — Мой взор

Изобразил отчаянье такое,

Что вы сказали с ласковой тоскою:

«Ну, едемте… туда… в осенний бор…

Вы любите меня, свою «ее»,

Я верю, вы меня не оскорбите…

Вот вам душа, — себе ее берите,

Мое же тело — больше не мое:

Я замужем, но главное — я мать.

Вы любите меня нежнее брата,

И вы меня поймете… Это — свято.

Святыню же не надо осквернять,

И я сказал: «Любовь моя щитом!

Пускай дотла сожгу себя я в страсти, —

Не вы в моей, а я у вас во власти!» —

…Моя душа боролася с умом…