1. Готовый плыть по волнам с меньшей смутой,

Поднял свой парус челн души моей,

Вдали покинув океан столь лютый[1].

4. И буду петь о той стране теней,

Где очищается душа чрез звуки[2],

Чтоб вознестись в небесный эмпирей.

7. Восстаньте же здесь, мертвой песни звуки[3]:

Я ваш певец, о хор небесных дев[4]!

Возьми цевницу, Каллиопа, в руки[5]

10. И слей с моею песнью тот напев,

Пред коим смолкла дев безумных лира[6],

В вас пробудившая бессмертный гнев! —

13. Цвет сладостный восточного сапфира[7],

Разлившийся в воздушной стороне

До сферы первой чистого эфира[8],

16. Восторгом взор мой упоил вполне,

Лишь вышел я вслед по стопам поэта

Из адских бездн, так грудь стеснивших мне.

19. Звезда любви, прекрасная планета[9],

Во весь восток струила блеск с высот,

Созвездье Рыб затмив улыбкой света.[10]

22. Взглянув направо, созерцал я свод[11]

Иных небес и видел в нем четыре[12]

Звезды, чей блеск лишь первый видел род.[13]

25. Играл, казалось, пламень их в эфире.

О, как ты беден, север наш, с тех пор,

Как блеска их уж мы не видим в мире!

28. Едва от звезд отвел я жадный взор

И к северу опять направил очи,[14]

Где уж исчез Медведиц звездный хор,[15] —

31. Вот — одинокий старец в мраке ночи[16]

С таким в лице величьем, что сыны

Не больше чтут священный образ отчий.

34. Брада до чресл, сребрясь от седины,

Подобилась кудрям его, спадавшим

С его главы на грудь, как две волны.

37. Так озарен был лик огнем пылавшим

Святых тех звезд; что для моих очей[17]

Он показался солнцем просиявшим.

40. — Кто вы? и как чрез мертвый вы ручей[18]

Из тюрьм бежали вечной злой кручины?[19]

Он рек, колебля шелк своих кудрей.[20]

43. Кто вас привел? кто осветил пучины,

Когда вы шли из адской ночи вон,

Навек затмившей страшные долины?

46. Ужели ж так нарушен бездн закон?[21]

Иль сам Господь решил в совете новом,

Чтоб шел в мой грот и тот; кто осужден?[22]

49. Тогда мой вождь и взорами, и словом

Мне подал знак потупить очи в дол,

Склонить колена пред лицом суровым,[23]

52. Сказав ему: — Неволей я пришел!

Жена с небес явилась мне в юдоли,[24]

Моля спасти его в пучине зол.[25]

55. Но если ты желаешь, чтоб я боле

Открыл тебе, что нам дано в удел, —

Я отказать твоей не властен воле.

58. Последней ночи он еще не зрел,[26]

Но так к ней близок был своей виною,

Что обратиться вспять едва успел.[27]

61. Как я сказал, был послан я Женою

Спасти его, и не было иных

Путей, как тот, где он идет за мною.

64. Я показал ему все казни злых

И показать теперь хочу то племя,

Что очищается в грехах своих.

67. Как шел я с ним, рассказывать не время;

Небесной силой осенен был я,

Тех подвигов мне облегчившей бремя.

70. Дозволь ему войти в твои края!

Свободы ищет он, которой цену.[28]

Лишь знает тот, кто умер за нее.

73. Ты знал ее, принявший ей в замену

Смерть в Утике, где сбросил прах одежд,[29]

Чтоб просиять в день судный. Не из плену[30]

76. Бежали мы! Смерть не смыкала вежд

Ему, и в ад Минос меня не гонит.

Я из страны, где в горе, без надежд,[31]

79. Тень Марции твоей поныне стонет[32]

Все по тебе; о, старец пресвятой!

ее любовь пусть к нам тебя преклонит.

82. Семь царств твоих пройти нас удостой![33]

Весть о тебе я к ней снесу вглубь ада,

Коль ад достоин почести такой. —

85. — Мне Марция была очей отрада,

И в жизни той, он провещал в ответ,

Моя душа была служить ей рада.

88. Но ведь она в юдоли адских бед,

И ей внимать мне не велят законы,

Сложенные, как я покинул свет.[34]

91. И если вас ведет чрез все препоны

Жена с небес, то льстить мне для чего?

Довольно мне подобной обороны.

94. Иди ж скорей и препояшь его

Осокой чистой и, омыв ланиты,[35]

Всю копоть ада удали с него,

97. Чтоб спутник твой, туманом бездн повитый,

Не встретился с божественным послом,

У райских врат сидящим для защиты.[36]

100. Весь остров наш, как видишь ты, кругом[37]

Внизу, где волны хлещут в берег зыбкий,

Порос по мягкой тине тростником,

103. Затем что всякий злак, не столько гибкий,[38]

Не мог бы там у бурных волн расти

И выдержать с волнами вечной сшибки.

106. Оттоль сюда не должно вам идти;

Смотри! уж солнце позлатило волны:

Оно укажет, где вам путь найти.[39]

109. Тут он исчез. И, вставши, я, безмолвный,[40]

Приблизился к учителю и там

Вперил в него мой взор, смиренья полный.

112. И он мне: — Шествуй по моим стопам!

Пойдем назад, куда долина горя[41]

Склоняется к отлогим берегам.[42]

115. Уже заря, со мглою ночи споря,[43]

Гнала ее с небес, и я вдали

Уж мог заметить трепетанье моря.[44]

118. Как путники, что, наконец, нашли

Путь истинный меж пройденными даром.

Так мы безлюдной той долиной шли.[45]

121. И под горой, где спорит с дневным жаром

Роса и, скрытая под тенью гор,

Не вдруг пред солнцем улетает паром,[46] —

124. Там обе руки тихо распростер

Учитель мой над многотравным дерном.

И я в слезах, потупя долу взор,[47]

127. Поник пред ним в смирении покорном;

Тут сбросил он с меня покровы мглы,

Навеяны на лик мой адским горном.

130. Потом сошли мы к морю со скалы,

Не зревшей ввек, чтоб кто по воле рока

Здесь рассекал в обратный путь валы.[48]

133. Тут препоясал он меня осокой,

И вот, — о чудо! — только лишь рукой

Коснулся злака, как в мгновенье ока

136. На том же месте вырос злак другой.[49]

1. Уже склонилось солнце с небосклона

На горизонт, его ж полдневный круг

Зенитом кроет верх горы Сиона.[50]

4. И, против солнца обращаясь вкруг,

Из волн Гангеса вышла ночь с Весами, —

Чтоб, став длинней, их выронить из рук,[51] —

7. Так что Авроры светлый лик пред нами

Из белого стал алым и потом

Оранжевым, состарившись с часами.[52]

10. A мы все были на брегу морском,

Как тот, кто, путь утратя в мире этом,

Душой парит, a сам все в месте том,[53]

13. И вдруг, как Марс, пред самым дня рассветом,

На западе, на лоне синих вод,

Сквозь пар густой сверкает красным цветом,[54] —

16. Так мне блеснул (о, да блеснет с высот

Он мне опять!) над морем свет столь скорый;

Что с ним сравнить нельзя и птиц полет.[55]

19. Чтоб вопросить о нем, на миг я взоры

Отвел к вождю; потом взглянул и — се! —

Уж он возрос и стал светлей Авроры.

22. Со всех сторон над ним во всей красе

Белело нечто; с белого ж покрова

Вниз падал блеск, подобный полосе;[56]

25. Еще мне вождь не отвечал ни слова,

Как верхний блеск уж принял образ крыл.

Тогда поэт, познав пловца святого, —

28. — Склони, склони колена! — возопил:

Здесь ангел Божий! К сердцу длань! Отселе[57]

Ты будешь зреть лишь слуг небесных сил.

31. Без ваших средств, смотри, как мчится к цели!

Наперекор всем веслам, парусам,

Парит на крыльях в дальнем сем пределе.[58]

34. Смотри, как он вознес их к небесам!

Как режет воздух махом крыл нетленных!

Им не седеть, как вашим волосам!

37. Приблизясь к нам от граней отдаленных.

Пернатый Божий лучезарней стал,

Так что я глаз, сияньем ослепленных,

40. Не мог поднять. И к брегу он пристал

С ладьей столь быстрой, легкой, что нимало

Кристалл волны ее не поглощал.[59]

43. Стоял небесный кормчий у причала;

В лице читалась благодать сама,

В ладье ж сто душ и боле восседало.

46. In exitù Israel от ярма[60]

Египтян злых! все пели стройным хором.

И все, что писано в стихах псалма.

49. Их осенил крестом он с светлым взором;[61]

Затем все вышли на берег, a он,

Как прилетел, так скрылся в беге скором.

52. Сонм пришлецов был местностью смущен;

Очами вкруг искал он, где дорога,

Как тот, кто чем-то новым удивлен.

55. Со всех сторон из Солнцева чертога

Струился день и тучей метких стрел

Со средины неба гнал уж Козерога.[62]

58. И новый сонм, как скоро нас узрел,

Поднявши взор, сказал нам: Укажите:

Коль можете, путь в горний тот предел.[63]

61. На что Виргилий: — Может быть, вы мните,

Что край знаком нам? Уверяю вас, —

В нас путников себе подобных зрите.[64]

64. Сюда привел пред вами лишь за час

Нас путь иной, столь пагубный и лютый,[65]

Что в гору лезть — теперь игра для нас.

67. По моему дыханью в те минуты[66]

Заметивши, что я еще живой,

Весь сонм теней вдруг побледнел от смуты.

70. И как к гонцу с оливой вестовой

Народ теснится, чтоб услышать вести,

Топча один другого в давке той:[67]

73. Блаженные так духи те все вместе

Уставили свой взор мне прямо в лик,

Почти забыв о времени и месте.

76. Один из них ко мне всех больше ник.

Обнять меня так пламенно желая,

Что сделать то ж он и меня подвиг.

79. О, видная лишь взором тень пустая!

Три раза к ней я руки простирал,

К себе на грудь их трижды возвращая.

82. От дива лик мой? видно, бледен стал,

Затем что тень с улыбкой отступила,

A я, гонясь, за нею поспешал;[68]

85. Спокойней будь! — мне кротко возразила,

Тогда, узнав ее, я стал молить,

Чтоб не спеша со мной поговорила.

88. И дух в ответ: — Как я привык любить

Тебя, быв в теле, так люблю без тела.

И я стою. Тебе ж зачем здесь быть?

91. — Казелла мой! чтоб вновь достичь предела,[69]

Где я живу, — иду на эту круть;

Где ж ты, — сказал я, — медлил так, Казелла?[70]

94. А он на то: — Его в том воля будь!

Тот, кто берет, кого и как рассудит,[71]

Пусть возбранял не раз сюда мне путь, —

97. Все ж воля в нем по Вечной Правде судит.[72]

И подлинно, три месяца, как всех[73]

Приемлет он, кто с миром в челн прибудет.[74]

100. Так вот и я, став у поморий тех.

Где воды Тибра стали солью полны.[75]

Был благостно им принят в челн утех, —

103. На устье том, где он парит чрез волны.[76]

Затем что там сбирается все то,

Что не падет за Ахерон безмолвный.

106. — О! если у тебя не отнято

Искусство петь любовь с ее тревогой,

В которой слез мной столько пролито, —

109. Утеш, — сказал я, — дух мой хоть немного,

Затем что он, одетый в плоть и кровь,

Так утомлен им пройденной дорогой.[77]

112. — В душе со мной беседуя, любовь…[78]

Так сладостно он начал петь в то время,

Что сладость звуков будто слышу вновь.

115. Мой вождь, и я, и все святое племя,

Здесь бывшее, так были пленены,

Что всех забот, казалось, спало бремя.

118. Не двигаясь, внимания полны,

Мы слушали, как вдруг наш старец честный[79]

Вскричал: — Что это, праздности сыны?[80]

121. Что стали там вы в лени неуместной?

К горе бегите — сбить с себя гранит,[81]

Вам не дающий видеть Лик небесный.

124. Как голубки, которых корм манит,

Сбираются в полях без опасенья,

Сложив с себя обычный гордый вид, —

127. Но, чем-нибудь испуганы, в мгновенье

Бросают корм, затем что всех забот

Сильней теперь забота о спасенье:[82]

130. Так, видел я, недавний здесь народ,

Покинув песнь, бежать пустился в горы,

Как без оглядки мчится трус вперед.

131. За ним и мы пошли, не меньше скоры.

1. Лишь только бег внезапный по долине

Рассыпал сонм, велев ему бежать

К горе, куда сам разум звал их ныне,[83] —

4. Я к верному вождю примкнул опять.

Да и куда-б я без него помчался?[84]

Кто мог бы путь мне в гору указать?

7. Он за себя, казалось мне, терзался:[85]

О, совесть чистая! Как малый грех

Тебе велик и горек показался![86]

10. Когда ж поэт шагов умерил спех,[87]

Мешающий величию движений, —

Мой дух, сначала скованный во всех[88]

13. Мечтах своих, расширил круг стремлений,

И обратил я взоры к высотам,

Взносившим к небу грозные ступени.[89]

16. Свет красный солнца, в тыл сиявший нам,

Был раздроблен моим изображеньем,

Найдя во мне отпор своим лучам.[90]

19. И в бок взглянул я, мучим опасеньем.

Что я покинут, видя в стороне,

Что тень лишь я бросаю по каменьям.[91]

22. И спутник мой, весь обратясь ко мне;

Сказал: — Опять сомненья? Следуй смело!

Не веришь ли, что я с тобой везде?[92]

25. Уж вечер там, где плоть моя истлела,[93] —

Та плоть, за коей тень бросал я вслед;

Брундузий взял, Неаполь скрыл то тело.[94]

28. И если тени предо мною нет,

Тому должно, как сферам тем, дивиться.

Где из одной в другую льется свет.[95]

31. Способность стыть, гореть, от мук томиться,[96]

Телам подобным разум дал Того,

Кто скрыл от нас, как это все творится.

34. Безумен тот, кто мнит, что ум его

Постигнет вечности стези святые.

Где шествует в трех лицах Божество.

37. Доволен будь, род смертных, знаньем quia:[97]

Ведь если б мог ты зреть пути Творца,

То для чего-б Тебе родить, Мария?[98]

40. И не бесплодно б чаяли сердца,

Когда б сбывались упованья тщетны,

Которыми томятся без конца

43. Платон, и Аристотель, и несметный

Сонм мудрецов. — И, полн душевных смут,[99]

Поник челом и смолк он, безответный.

46. Мы подошли меж тем к горе. Но тут

Нашли утес такой крутой, упорный.

Что крепость ног пытать здесь — тщетный труд.[100]

49. Пустыннейший, труднейший путь нагорный

Между Турбией и Леричи был,

В сравненьи с этим, лестницей просторной.[101]

52. — Кто знает то, — мой вождь проговорил.

Сдержав шаги, — каким горы откосом

Всходить здесь легче без пособья крыл?[102]

55. И вот, пока, весь занят тем вопросом,

Он глаз своих не подымал с земли,

А я блуждал очами над утесом, —

58. Увидел влево я от нас вдали

Толпу теней, к нам подвигавших ноги,[103]

Но тихо так, что, кажется, не шли.

61. — Взор подыми, учитель, без тревоги;

Вон те, — сказал я, — нам дадут совет,

Уж если сам не знаешь ты дороги.

64. И, светлый взор подняв ко мне, поэт

Сказал: — Пойдем к ним; шаг их тих безмерно;

A ты, мой сын, питай надежды свет.[104]

67. Мы тысячу шагов прошли примерно,

A все еще их сонм от нас стоял

На перелет пращи из длани верной.

70. Когда ж они, к громадам твердых скал[105]

Прижавшись, стали неподвижно, тесно,

Как тот стоит, кто в изумленье впал:[106]

73. — Род избранный, погибший благочестно![107]

Сказал Виргилий: — умоляю вас

Тем миром, что вас ждет в стране небесной, —

76. Куда, скажите, склоном подалась

Гора, где можно лезть на те громады?

Ведь всем узнавшим дорог каждый час.[108]

79. Как по два, по три, агнцы из ограды

Идут за первым, прочие ж стоят,

Понуря робко головы и взгляды,

82. И где один, туда и все спешат,

Теснясь к нему, лишь станет он, и в кроткой

Покорности, не знают, что творят[109] —

85. Так, видел я, к нам подвигал не ходко

Счастливых стадо вождь в его челе,[110]

С лицом стыдливым, со скромною походкой.

88. И первый строй, заметив на земле,[111]

Что луч направо от меня разбился,

Так что я тень оставил на скале, —

91. Вспять отшатнувшись, вдруг остановился,

И сонм, за первым шедший по пятам,

Не зная сам — зачем, за ним столпился.

94. — Я без расспросов объявляю вам,

Что плоть на нем еще не знала смерти,

Вот почему он тень бросает там.

97. Не удивляйтесь этому; но верьте,

Что не без силы, свыше излитой,[112]

По тем стенам он мнит дойти до тверди.

100. Так мой учитель; их же честный строй:

— Вернитесь же: вон там гора поката,

И тылом рук нам подал знак немой.[113]

103. — Кто б ни был ты, в мир ищущий возврата,[114] —

Мне тут один из них проговорил:

Взгляни, не видел ли меня когда-то?

106. Я, обернувшись, взор в него вперил:

Был белокур, красив с лица и стана,[115]

Но бровь ему булат окровенил.

109. — Не знаю, кто ты, прямо, без обмана,

Сознался я. — Смотри ж! — он мне в ответ

И указал: в груди зияла рана.

112. И продолжал с улыбкой: — Я Манфред;

Я внук Констанцы, царский скиптр носившей![116]

Сходи ж, молю, когда придешь на свет,

115. К прекрасной дочери моей, родившей[117]

Сицилии и Арагоны честь,[118]

И ложь рассей, всю правду ей открывши.

118. Когда мне грудь пронзила вражья месть,[119] —

Я предался Тому в слезах страданий,

Кто всем прощает. Невозможно счесть

121. Моих грехов! Но размах мощных дланей[120]

У Благости безмерной так велик,

Что всех берет, кто слез несет Ей дани.

124. И если б понял смысл священных книг[121]

Козенцский пастырь, — тот, кого из злости

Климент на травлю вслед за мной подвиг,[122] —

127. То и поднесь мои почили б кости

У Беневенто, во главе моста,[123]

Под грудой камней на пустом погосте.

130. Теперь их моет дождь, во все места

Разносит ветр вдоль Верде, где истлеет[124]

Мой бедный прах без звона и креста.[125]

133. Но их проклятье силы не имеет

Пресечь нам путь к божественной любви,

Пока хоть луч надежды сердце греет.

136. Но, правда, всяк, кто кончил дни свои[126]

Под гневом церкви, если и смирится,

Пребыть обязан вне святой семьи,

139. Доколе тридцать раз не совершится[127]

Срок отлученья, если только он

Молитвами по нем не сократится.[128]

142. Так утоли ж, коль можешь, сердца стон:

Открой Констанце, возлюбившей Бога,

Где зрел меня, a также тот закон:

145. Живые там помочь нам могут много.

1. Коль скоро скорбь, иль радость огневая

Охватят в нас одну из наших сил,

Тогда душа, с тем чувством вся слитая,

4. Как будто гасит всех движений пыл:

Вот тем в отпор, y коих мы читаем,

Что будто Бог нам душу в душу влил.

7. Вот потому-то, если мы внимаем

Иль видим то, что душу нам пленит, —

Бегут часы, a мы не замечаем:

10. Затем что в нас одна способность зрит,

Другая — душу в плен берет всецело;

Когда та бодрствует, в нас эта спит.[129]

13. В сей истине я убедился зрело.[130]

Пока внимал Манфредовым словам,

На пятьдесят уж градусов успело

16. Подняться солнце: я же только там[131]

Приметил то, где хором душ тех стадо

Нам крикнуло: — Вот, вот, что нужно вам![132]

19. Щель большую заткнет в шпалере сада

Одним сучком терновым селянин,

Когда буреют гроздья винограда,[133] —

22. Чем та тропа, по коей лез один

Я за певцом, сердечной полон боли,

Когда исчез отряд теней с долин.

25. Восходят в Лео, и нисходят в Ноли,

На Бисмантову лезут на одних[134]

Ногах; но тут потребны крылья воли, —

28. Тут я летел на крыльях огневых

Желаний жарких вслед за тем вожатым,

Что мне светил надеждой в скорбях злых.

31. Мы лезли вверх ущельем, тесно сжатым

Со всех сторон утесами, где круть

Просила в помощь рук и ног по скатам.[135]

34. И вот, едва успел я досягнуть

До высшего скалы громадной края, —

Куда, мой вождь, — спросил я, — держим путь?

37. А он: — Вперед, вперед, не отступая![136]

Все вслед за мной стремись на верх хребта,

Пока найдем проводника из рая.

40. Гора была до неба поднята,

A склон ее был круче, чем с средины[137]

Квадранта в центр идущая черта.

43. Я чуть дышал, когда сказал с вершины:

— О добрый отче! видишь? оглянись!

Я отстаю! Постой хоть миг единый.

46. A он: — О, сын! сюда хоть доберись.

И указал мне на уступ над нами,[138]

По этот бок горы торчавший вниз.

49. Так подстрекнут я был его словами,

Что лез ползком за ним до тех я пор,

Пока не встал на тот уступ ногами.

52. Тут сели мы, глядя с вершины гор

В ту сторону, откуда в путь пошли мы,

И радуя путем пройденным взор.[139]

55. Сперва я вниз взглянул на брег, чуть зримый,

Потом взглянул на солнце, изумясь,

Что слева мы лучом его палимы.[140]

58. Поэт вмиг понял, что я, весь смутясь,

Дивлюсь тому, что колесница света

Меж севером и нами в путь неслась,

61. И рек: — Сопутствуй ныне, как средь лета,

Кастор и Поллукс зеркалу тому,[141]

Что вверх и вниз струят потоки света,[142] —

64. То Зодиак вращался-б вслед ему

Совсем вблизи к Медведицам блестящим —

По древнему теченью своему.[143]

67. Чтоб то понять с сознаньем надлежащим, —

Весь сам в себе, вообрази Сион

С горою этой на земле стоящим,[144]

70. Чтоб горизонт имели с двух сторон

Один, но два различных небосклона:

И ты поймешь, что путь, где Фаэтон[145]

73. Так дурно шел, придется от Сиона

В ту сторону, и в эту здесь от нас,

Коль разум твой проникнул в смысл закона.

76. И я: — Учитель, верь, еще не раз

Рассудок мой, вначале столь смущенный,

Не понимал так ясно, как сейчас,

79. Что средний круг, в науке нареченный

Экватором, — тот круг, что ввек лежит

Меж льдом и солнцем, — здесь, по приведенной

82. Тобой причине, столько ж отстоит

К полуночи, насколько там Еврею

Он, кажется, в палящем юге скрыт,[146]

85. Но знать желал бы, коль спросить я смею,

Далек ли путь? Так к небу восстает

Гора, что взор не уследит за нею.

88. A он на то: — Горы такой уж род,

Что лишь вначале труден к восхожденью.

A там, чем выше, тем все легче всход.[147]

91. Итак, когда узнаешь по сравненью,

Что легче все тебе свой делать шаг,

Как в судне плыть рекой вниз по теченью, —

94. Тогда конец пути в жилище благ;

Там облегчишь и грудь свою усталу.

Молчи ж теперь и верь, что это так.

97. Лишь вымолвил мой вождь, как из-за валу,

Вблизи от нас, послышались слова:

— Ну, до того и посидишь, пожалуй.

100. Мы обернулись оба и y рва

Увидели, налево, риф громадный:[148]

Был не примечен нами он сперва.

103. Мы подошли, и вот в тени прохладной

Толпа духов стоит при той скале,

Как лишь стоит люд праздный, тунеядный.

106. Один из них, с истомой на челе,

Сидел, руками обхватив колени

И свесив голову меж них к земле.

109. — О, добрый вождь! Взгляни в лицо той тени!

Смотри, — сказал я, — как небрежно там

Сидит она, как бы сестрица лени.

112. Заметив нас, дух кинул взгляды к нам

И, по бедру лицо передвигая,

Сказал: — Вишь сильный! Полезай-ка сам.

115. Тут я узнал лицо того лентяя

И, хоть усталость мне давила грудь,

Я подошел к нему. И вот, когда я

118. Приблизился, он, приподняв чуть-чуть

Лицо, сказал: — Что? понял ли довольно,[149]

Как солнце здесь налево держит путь?

121. Во мне улыбку вызвал он невольно[150]

Движений ленью, краткостью речей,

И начал я: — Белаква, мне не больно[151]

124. Теперь подумать о судьбе твоей!

Что ж, здесь сидишь? Вождя ли ждешь у грота?

Иль жалко лень отбросить прежних дней?

127. A он: — О, брат! Кому тут лезть охота?

Ведь к мукам вверх тогда допустит нас

Господень страж, что там блюдет ворота,[152]

130. Как надо мной здесь небо столько раз,

Как много лет я прожил, круг опишет.[153]

Я ж о грехах вздохнул лишь в смертный час.

133. Так пусть же те, в ком скорбь по мертвым дышит.

Спешат мольбой в том мире нам помочь;

A наша что? Ее Господь не слышит.

136. Но тут поэт стал удаляться прочь,

Сказав: — Идем. Смотри, как уж высоко

На полдне солнце, и стопою ночь

139. У тех брегов покрыла уж Марокко.[154]