Весь Николай Карамзин

  Часто здесь в юдоли мрачной

  Слезы льются из очей;

  Часто страждет и томится,

  Терпит много человек.

  Часто здесь ужасны бури

  Жизни океан мятут;

  Ладия наша крушится

  Часто среди ярых волн.

  Наслаждаясь, унываем;

  Веселяся, слезы льем.

  Что забава, то причина

  Новая крушить себя.

  На кусту здесь Филомела

  Нежны песенки поет;

  Ей внимая, воздыхаешь,

  Вспомня, сколько беден ты.

  Чем во внешности утехи

  Чаще будешь ты искать,

  Тем ты более постраждешь,

  В жизни горечи найдешь.

  Что в том нужды, что страдаешь

  Ты почасту от себя?

  Ты, страдая, смело можешь

  Звать несчастливым тебя.

  Но ты должен постараться

  Скорби уменьшать свои,

  Сколь возможешь утешаться,

  Меньше мучить сам себя.

  Впредь не думай, что случиться

  Может страшного тебе;

  Коль случилось, ободряйся;

  Что прошло, позабывай.

  Не ликуй ты при забавах,

  Чтоб не плакать после их;

  Чем кто более смеется,

  Тем вздыхает чаще тот.

  Ни к чему не прилепляйся

  Слишком сильно на земле;

  Ты здесь странник, не хозяин:

  Всё оставить должен ты.

  Будь уверен, что здесь счастье

  Не живет между людей;

  Что здесь счастьем называют,

  То едина счастья тень.

  Но что же скажем мы о времени прошедшем?

  Какими радостьми, мой друг, питались в нем?

  Мы жили, жили мы — и более не скажем,

  И более сказать не можем ничего.

  Уже наш шар земной едва не четверть века

  Свершает круглый путь, вкруг солнца обходя,

  Как я пришел в сей мир, иль, попросту, родился;

  Но всё, мой друг, мне всё казалось время сном —

  Бывали страшны сны, бывали и приятны;

  Но значат ли что сны? Не суть ли только дым?

  Счастье истинно хранится

  Выше звезд, на небесах;

  Здесь живя, ты не возможешь

  Никогда найти его.

  Есть здесь счастие едино,

  Буде так сказать могу,

  Коим в мире обладая,

  Лучшим обладаешь ты.

  Верна дружба! ты едина

  Есть блаженство на земле;

  Кто тобою усладился,

  Тот недаром в мире жил.

  Небеса благоволили

  Смертным дружбу даровать,

  Чтоб утешить их в несчастьи,

  Сердце бедных усладить.

  Буди ты благословенна,

  Дружба, дар святый небес!

  Буди жизни услажденьем

  Ты моей здесь на земле!

  Но и дружбе окончаться

  Время некогда придет;

  Сама дружба нас заставит

  После слезы проливать.

  Время всем нам разлучиться

  Непременно притечет;

  Час настанет, друг увянет,

  Яко роза в жаркий день.

  Всё исчезнет, что ни видишь,

  Всё погибнет на земле;

  Самый мир сей истребится,

  Пеплом будет в некий день.

Едва был создан мир огромный, велелепный,

Явился человек, прекраснейшая тварь,

Предмет любви творца, любовию рожденный;

Явился — весь сей мир приветствует его,

В восторге и любви, единою улыбкой.

Узрев собор красот и чувствуя себя,

Сей гордый мира царь почувствовал и Бога,

Причину бытия — толь живо ощутил

Величие творца, его премудрость, благость,

Что сердце у него в гимн нежный излилось,

Стремясь лететь к отцу… Поэзия святая!

Се ты в устах его, в источнике своем,

В высокой простоте! Поэзия святая!

Благословляю я рождение твое!

Когда ты, человек, в невинности сердечной,

Как роза цвел в раю, Поэзия тебе

Утехою была. Ты пел свое блаженство,

Ты пел творца его. Сам бог тебе внимал,

Внимал, благословлял твои святые гимны:

Гармония была душою гимнов сих —

И часто ангелы в небесных мелодиях,

На лирах золотых, хвалили песнь твою.

Ты пал, о человек! Поэзия упала;

Но дщерь небес еще сияла лепотой,

Когда несчастный, вдруг раскаяся в грехе,

Молитвы воспевал — сидя на бережку

Журчащего ручья и слезы проливая,

В унынии, в тоске тебя воспоминал,

Тебя, эдемский сад! Почасту мудрый старец,

Среди сынов своих, внимающих ему,

Согласно, важно пел таинственные песни

И юных научал преданиям отцов.

Бывало иногда, что ангел ниспускался

На землю, как эфир, и смертных наставлял

В Поэзии святой, небесною рукою

Настроив лиры им —

Живее чувства выражались,

Звучнее песни раздавались,

Быстрее мчалися к творцу.

Столетия текли и в вечность погружались —

Поэзия всегда отрадою была

Невинных, чистых душ. Число их уменьшалось;

Но гимн царю царей вовек не умолкал —

И в самый страшный день, когда пылало небо

И бурные моря кипели на земли,

Среди пучин и бездн, с невиннейшим семейством

(Когда погибло всё) Поэзия спаслась.

Святый язык небес нередко унижался,

И смертные, забыв великого отца,

Хвалили вещество, бездушные планеты!

Но был избранный род, который в чистоте

Поэзию хранил и ею просвещался.

Так славный, мудрый бард, древнейший из певцов,

Со всею красотой священной сей науки

Воспел, как мир истек из воли божества.

Так оный муж святый, в грядущее проникший,

Пел миру часть его. Так царственный поэт,

Родившись пастухом, но в духе просвещенный,

Играл хвалы творцу и песнию своей

Народы восхищал. Так в храме Соломона

Гремела богу песнь!

Во всех, во всех странах Поэзия святая

Наставницей людей, их счастием была;

Везде она сердца любовью согревала.

Мудрец, Натуру знав, познав ее творца

И слыша глас его и в громах и в зефирах,

В лесах и на водах, на арфе подражал

Аккордам божества, и глас сего поэта

Всегда был божий глас!

Орфей, фракийский муж, которого вся древность

Едва не богом чтит, Поэзией смягчил

Сердца лесных людей, воздвигнул богу храмы

И диких научил всесильному служить.

Он пел им красоту Натуры, мирозданья;

Он пел им тот закон, который в естестве

Разумным оком зрим; он пел им человека,

Достоинство его и важный сан; он пел,

И звери дикие сбегались,

И птицы стаями слетались

Внимать гармонии его;

И реки с шумом устремлялись,

И ветры быстро обращались

Туда, где мчался глас его.

Омир в стихах своих описывал героев —

И пылкий юный грек, вникая в песнь его,

В восторге восклицал: я буду Ахиллесом!

Я кровь свою пролью, за Грецию умру!

Дивиться ли теперь геройству Александра?

Омира он читал, Омира он любил. —

Софокл и Эврипид учили на театре,

Как душу возвышать и полубогом быть.

Бион и Теокрит и Мосхос воспевали

Приятность сельских сцен, и слушатели их

Пленялись красотой Природы без искусства,

Приятностью села. Когда Омир поет,

Всяк воин, всяк герой; внимая Теокриту,

Оружие кладут — герой теперь пастух!

Поэзии сердца, все чувства — всё подвластно.

Как Сириус блестит светлее прочих звезд,

Так Августов поэт, так пастырь Мантуанский

Сиял в тебе, о Рим! среди твоих певцов.

Он пел, и всякий мнил, что слышит глас Омира;

Он пел, и всякий мнил, что сельский Теокрит

Еще не умирал или воскрес в сем барде.

Овидий воспевал начало всех вещей,

Златый блаженный век, серебряный и медный,

Железный, наконец, несчастный, страшный век,

Когда гиганты, род надменный и безумный,

Собрав громады гор, хотели вознестись

К престолу божества; но тот, кто громом правит,

Погреб их в сих горах[2].

Британия есть мать поэтов величайших.

Древнейший бард ее, Фингалов мрачный сын,

Оплакивал друзей, героев, в битве падших,

И тени их к себе из гроба вызывал.

Как шум морских валов, носяся по пустыням

Далеко от брегов, уныние в сердцах

Внимающих родит, — так песни Оссиана,

Нежнейшую тоску вливая в томный дух,

Настраивают нас к печальным представленьям;

Но скорбь сия мила и сладостна душе.

Велик ты, Оссиан, велик, неподражаем!

Шекспир, Натуры друг! Кто лучше твоего

Познал сердца людей? Чья кисть с таким искусством

Живописала их? Во глубине души

Нашел ты ключ ко всем великим тайнам рока

И светом своего бессмертного ума,

Как солнцем, озарил пути ночные в жизни!

«Все башни, коих верх скрывается от глаз

В тумане облаков; огромные чертоги

И всякий гордый храм исчезнут, как мечта, —

В течение веков и места их не сыщем», —

Но ты, великий муж, пребудешь незабвен[3]!

Мильтон, высокий дух, в гремящих страшных песнях

Описывает нам бунт, гибель Сатаны;

Он душу веселит, когда поет Адама,

Живущего в раю; но голос ниспустив,

Вдруг слезы из очей ручьями извлекает,

Когда поет его, подпадшего греху.

О Йонг, несчастных друг, несчастных утешитель!

Ты бальзам в сердце льешь, сушишь источник слез,

И, с смертию дружа, дружишь ты нас и с жизнью!

Природу возлюбив, Природу рассмотрев

И вникнув в круг времен, в тончайшие их тени,

Нам Томсон возгласил Природы красоту,

Приятности времен. Натуры сын любезный,

О Томсон! ввек тебя я буду прославлять!

Ты выучил меня Природой наслаждаться

И в мрачности лесов хвалить творца ее!

Альпийский Теокрит, сладчайший песнопевец!

Еще друзья твои в печали слезы льют —

Еще зеленый мох не виден на могиле,

Скрывающей твой прах! В восторге пел ты нам

Невинность, простоту, пастушеские нравы

И нежные сердца свирелью восхищал.

Сию слезу мою, текущую толь быстро,

Я в жертву приношу тебе, Астреин друг!

Сердечную слезу, и вздох, и песнь поэта,

Любившего тебя, прими, благослови,

О дух, блаженный дух, здесь в Геснере блиставший[4]!

Несяся на крылах превыспренних орлов,

Которые певцов божественныя славы

Мчат в вышние миры, да тему почерпнут

Для гимна своего, певец избранный Клопшток

Вознесся выше всех, и там, на небесах,

Был тайнам научен, и той великой тайне,

Как бог стал человек. Потом воспел он нам

Начало и конец Мессииных страданий,

Спасение людей. Он богом вдохновен —

Кто сердцем всем еще привязан к плоти, к миру,

Того язык немей, и песней толь святых

Не оскверняй хвалой; но вы, святые мужи,

В которых уже глас земных страстей умолк,

В которых мрака нет! вы чувствуете цену

Того, что Клопшток пел, и можете одни,

Во глубине сердец, хвалить сего поэта!

Так старец, отходя в блаженнейшую жизнь,

В восторге произнес: о Клопшток несравненный[5]!

Еще великий муж собою красит мир —

Еще великий дух земли сей не оставил.

Но нет! он в небесах уже давно живет —

Здесь тень мы зрим сего священного поэта.

О россы! век грядет, в который и у вас

Поэзия начнет сиять, как солнце в полдень.

Исчезла нощи мгла — уже Авроры свет

В **** блестит, и скоро все народы

На север притекут светильник возжигать,

Как в баснях Прометей тек к огненному Фебу,

Чтоб хладный, темный мир согреть и осветить.

Доколе мир стоит, доколе человеки

Жить будут на земле, дотоле дщерь небес,

Поэзия, для душ чистейших благом будет.

Доколе я дышу, дотоле буду петь,

Поэзию хвалить и ею утешаться.

Когда ж умру, засну и снова пробужусь, —

Тогда, в восторгах погружаясь,

И вечно, вечно наслаждаясь,

Я буду гимны петь творцу,

Тебе, мой бог, господь всесильный,

Тебе, любви источник дивный,

Узрев там всё лицем к лицу!

Любовник Флоры не играет,

Не резвится у нас в лугах;

Борей шумит, древа качает —

А мы сидим в своих домах.

«Многие барды, лиру настроив,

Смело играют, поют;

Звуки их лиры, гласы их песней

Мчатся по рощам, шумят.

Многие барды, тоны возвысив,

Страшные битвы поют;

В звуках их песней слышны удары,

Стон пораженных и смерть.

Многие барды, тоны унизив,

Сельскую радость поют —

Нравы невинных, кротких пастушек,

Вздохи, утехи любви.

Многие барды в шумном восторге

Нам воспевают вино,

Всех призывая им утоляти

Скуку, заботы, печаль.

Все ли их песни трогают сердце,

Душу приводят в восторг?

Все ли Омиры, Геснеры, Клейсты?

Где Анакреон другой?

Мало осталось бардов великих!» —

Так воспевая, вздохнул;

Слезы из сердца тихо катятся;

Лира упала из рук.

Быстро зефиры с Невского брега,

Быстро несутся ко мне —

Веют — вливают сладкие песни,

Нежные песни в мой слух…

Я восхищаюсь! — В радости сердца

Громко взываю, пою:

«Древние барды дух свой влияли

В нового барда Невы!»

Болезнь есть часть живущих в мире;

Страдает тот, кто в нем живет.

В стране подлунной всё томится;

В юдоли сей покоя нет.

Но тем мы можем утешаться,

Что нам не век в сем мире жить;

Что скоро, скоро мы престанем

Страдать, стенать и слезы лить.

В страны блаженства вознесемся,

Где нет болезни, смерти нет.

Тогда, мой друг, тогда узнаем,

Почто страдали столько лет.

Тогда мы, светом озаряся,

Падем, поклонимся творцу;

В восторге слезы проливая,

Воскликнем к нашему отцу:

«Ты благ, премудр, могущ чудесно!

Ты всё во благо превратил,

Что нам великим злом казалось;

Ты нас к блаженству сотворил!»

Зима свирепая исчезла,

Исчезли мразы, иней, снег;

И мрак, всё в мире покрывавший,

Как дым рассеялся, исчез.

Не слышим рева ветров бурных,

Страшивших странника в пути;

Не видим туч тяжелых, черных,

Текущих с севера на юг.

Весна с улыбкою приходит;

За нею следом мир течет.

На персях нежныя Природы

Играет, резвится Зефир.

Дождь тихий с неба к нам лиется

И всё творение живит;

В полях все травы зеленеют,

И луг цветами весь покрыт.

Уже фиалка распустилась,

Смиренно под кустом цветет,

Амброзией питает воздух;

Не ждя похвал, благотворит.

На ветвях птички воспевают

Хвалу всещедрому творцу;

Любовь их песни соглашает,

Любовь сердца их веселит.

Овечки кроткие гуляют

И щиплют травку на лугах;

В сердцах любовь к творцу питают —

Без слов его благодарят.

Пастух играет на свирели,

Лежа беспечно на траве;

Питаясь духом благовонным,

Он хвалит красоту весны.

Везде, везде сияет радость,

Везде веселие одно;

Но я, печалью отягченный,

Брожу уныло по лесам.

В лугах печаль со мною бродит.

Смотря в ручей, я слезы лью;

Слезами воду возмущаю,

Волную вздохами ее.

Творец премудрый, милосердый!

Когда придет весна моя,

Зима печали удалится,

Рассеется душевный мрак?

В чьих жилах льется кровь героев,

Кто сердцем муж, кто духом росс —

Тот презри негу, роскошь, праздность,

Забавы, радость слабых душ!

Туда, где знамя брани веет,

Туда, где гром войны гремит,

Где воздух стонет, солнце меркнет,

Земля дымится и дрожит;

Где жизнь бледнеет и трепещет;

Где злобы, клятвы, ада дщерь,

Где смерть с улыбкой пожирает

Тьмы жертв и кровь их жадно пьет, —

Туда спеши, о сын России!

Разить бесчисленных врагов!

Как столп огня, палящий нивы,

Теки, стремись по их рядам!

Перуном будь, и стрелы грома

Бросай на них и всех губи!

Да в буре гнева глас промчится:

Умри, умри, России враг!

Губи! — Когда же враг погибнет,

Сраженный храбростью твоей,

Смой кровь с себя слезами сердца:

Ты ближних, братий поразил!

Зефир прохладный веет,

И, Флору оставляя,

Зефир со мной играет,

Меня утешить хочет;

Печаль мою развеять

Намерен непременно.

Зефир! напрасно мыслишь

Меня развеселити,

Мне плакать не давая!

Ты в сердце не проникнешь,

Моя же горесть в сердце.

Но если ты намерен

Мне службу сослужити,

Лети, Зефир прекрасный,

К тому, который любит

Меня любовью нежной;

Лети в деревню к другу;

Найдя его под тенью

Лежащего покойно,

Ввей в слух его тихонько

Что ты теперь услышишь:

«Расставшися с тобою,

Чего не думал сделать?

Рассматривал я приему,

Желая то увидеть,

Что Нютонову душу

Толико занимало,

Что Нютоново око

В восторге созерцало.

Но, ах! мне надлежало

Тотчас себе признаться,

Что Нютонова дара

Совсем я не имею;

Что мне нельзя проникнуть

В состав чудесный света,

Дробить лучей седмичных

Великого светила. —

Я Нютона оставил.

Читая философов,

Я вздумал философом

Прослыть в ученом свете;

Схватив перо, бумагу,

Хотел писать я много

О том, как человеку

Себя счастливым сделать

И мудрым быть в сей жизни

Но, ах! мне надлежало

Тотчас себе признаться,

Что дух сих философов

Во мне не обитает;

Что я того не знаю,

О чем писать намерен. —

Вздохнув, перо я бросил.

Шатаяся по рощам,

Внимая Филомеле,

Я Томсоном быть вздумал

И петь златое лето;

Но, ах! мне надлежало

Тотчас себе признаться,

Что Томсонова гласа

Совсем я не имею,

Что песнь моя несносна. —

Вздохнув, молчать я должен.

Теперь брожу я в поле,

Грущу и плачу горько,

Почувствуя, как мало

Талантов я имею».

Зефир, Зефир прекрасный!

Лети в деревню к другу;

Найдя его под тенью

Лежащего покойно,

Ввей в слух его тихонько

Что ты теперь услышал.

Четыре времена, в пременах ежегодных,

Ничто иное суть, как в разных видах бог.

Вращающийся год, отец наш всемогущий,

Исполнен весь тебя. Приятною весной

Повсюду красота твоя, господь, сияет,

И нежность и любовь твоя везде видна.

Краснеются поля, бальзамом воздух дышит,

И эхо по горам разносится, звучит;

С улыбкою леса главу свою подъемлют —

Веселием живут все чувства и сердца.

Грядет к нам в летних днях твоя, о боже! слава;

Повсюду на земле блистает свет и жар;

От солнца твоего лиется совершенство

На полнящийся год; и часто к нам твой глас,

Свод неба потряся, вещает в страшных громах;

И часто на заре, в средине жарких дней,

В тенистом вечеру, по рощам и потокам,

Приятно шепчет он в прохладном ветерке.

В обильной осени твоя безмерна благость

И милость без конца бывает нам явна,

Всеобще празднество для тварей учреждая.

Зимою страшен ты! Там бури, облака

Свивая вкруг себя, гоняя вьюгу вьюгой,

В величественной тьме на вихрях вознесясь,

Ты мир благоговеть со страхом заставляешь;

Натуру всю смирит шумливый твой Борей!

О таинственный круг! Какой великий Разум,

Какую силу в сем глубоко ощутишь!

Простейший оборот, но благо учрежденный, —

Столь мудро и добро, добро для тварей всех, —

Столь неприметно тень в другую переходит,

И в целом, вместе всё так стройно, хорошо,

Что всякий новый вид вновь сердце восхищает.

Но часто человек, в безумии бродя,

Совсем не зрит тебя, твоей руки всесильной,

Чертящей в тишине безмолвных сфер пути

И действующей в сей сокрытой, тайной бездне,

Откуду чрез пары те блага шлешь ты к нам,

Которые весну всегда обогащают, —

Руки, которая огнем палящий день

Из солнца прямо к нам на землю извергает,

Питает тварей всех и бури мещет вниз;

Которая — когда приятная премена

Является везде на радостной земле —

Восторгом движет все пружины жизни в мире.

Внимай Натура вся! и всё, что в ней живет,

Соединись под сим пространным храмом неба,

Усердием горя воспеть всеобщий гимн!

Приятные певцы, прохладные Зефиры,

Да веете тому, чей дух дыхает в вас!

Вещайте вы о нем во тьмах уединенных,

Где сосна на горе, едва качая верх,

Священных ужасов мрак теней исполняет!

И вы, которых рев слух издали разит

И весь смятенный мир приводит в ужас, в трепет!

Возвысьте к небесам свою бурливу песнь!

Поведайте, кто вас толь грозно разъяряет!

Журчите вы, ручьи, трепещущий поток,

Журчите песнь ему, хвалу его гласите,

Вещайте мне сию сладчайшую хвалу,

Когда я в тишине глубоко размышляю!

Вы, реки быстрые, кипящи глубины —

Кротчайшая вода, блестящим лавиринфом

Текущая в лугах, — великий Океан,

Мир тайный, мир чудес, чудес неисчислимых!

Воскликните его предивную хвалу,

Того, который вам величественным гласом

Шуметь и утихать мгновенно, вдруг велит!

Чистейший фимиам все вкупе воскурите,

Травы, цветы, плоды, в смешенных облаках

Тому, который вас всех солнцем возвышает,

Дыханием своим вливает запах сей

И кистию своей толь чудно испещряет!

Качайтеся, леса, волнуйтесь, нивы все,

Волнуйтеся ему и песнь свою ввевайте

В сердечный слух жнецу, когда идет домой,

На отдых по труде, при лунном кротком свете!

Вы, стражи в небесах, когда без чувств земля

В глубоком сне лежит, — созвездия! излейте

Кротчайшие лучи, когда на тверди сей,

Блистающей в огнях, все ангелы играют

На лирах сребряных! О ты, источник дня,

Великого творца внизу здесь лучший образ,

О солнце, — что всегда из мира в мир лиешь

Сей жизни океан! пиши на всей Натуре

Огнем лучей своих хвалу сего творца!

Гремит ужасный гром!.. Молчи благоговейно,

Преклонший выю мир, доколе облака,

Едино за другим, поют сей гимн великий!

Да холмы возгласят блеяние свое!

Удерживайте звук, громады мшистых камней!

Долины да гласят отзывный громкий рев!

Великий пастырь царь, и царство безмятежно

Сего царя царей еще приидет впредь.

Проснитесь все леса! из рощ да изнесется

Пространнейшая песнь! Когда ж мятежный день,

Кончаяся, весь мир вертящийся повергнет

В дремоту, в крепкий сон, — сладчайшая из птиц,

Прогнеина сестра! пленяй молчащи тени

И нощи возвещай премудрого хвалу!

А вы, для коих всё творение ликует, —

Вы сердце и глава всего, всего язык!

Вам должно увенчать сей важный гимн Природы!

В обширных городах толпящийся народ!

Соедини свой глас с глубоким сим органом[7],

Долгоотзывный глас, который по часам,

Сквозь толстый, шумный бас, в торжественные стойки

Пронзительно звучит; и как единый жар,

Смешаяся с другим, жар общий увеличит,

В усердии все вдруг возвысьте вы его, —

Возвысьте все свой глас к превыспреннему небу!

Когда же лучше вам густые тени сел,

Когда для вас суть храм священныя дубравы, —

То пусть всегда свирель пастушья, девы песнь —

Прелестный серафим, в восторги приводящий, —

И лира бардова там бога всех времен,

Во всё теченье их согласно воспевают!

А если б я забыл любезный свой предмет,

Когда цветут цветы, луч солнца жжет равнину

И осень на земле, лия в сердца восторг,

Сияет и блестит; когда с востока ветры,

Навея мрак на всё, к нам зиму принесут, —

То пусть тогда язык мой вовсе онемеет,

Утратит мысль моя всю живость, весь свой жар

И, радостям умрев, забудет сердце биться!

Хотя бы мне судьба на отдаленный край

Зеленыя земли сокрыться повелела —

В те дальние страны, где варвары живут,

К рекам, которых ввек не поминали песни,

Где солнце наперед лучом своим златит

Верхи Индийских гор, где луч его вечерний

Блистает посреде Атлантских островов, —

Равно то для меня, когда господь присутствен

И чувствуем везде: в пустынях и степях,

Равно как в городах, наполненных народом, —

Где жизнью дышит он, там радость быть должна.

Когда же наконец настанет час важнейший

Мистический полет мой окрилить в миры,

Которым быти впредь, — я рад повиноваться;

И там, усилясь вновь, начну я воспевать

Велики чудеса, которые увижу.

Куда я ни пойду, везде, везде узрю

Всеобщая Любви блаженную улыбку;

Любви, которою круги миров стоят,

Живут все их сыны и коя вечно благо

Выводит из того, что кажется нам злом,

Из блага лучшее, и лучшее во веки…

Конца сей цепи нет. Но я теряюсь в нем,

Теряюся совсем в Неизреченном Свете.

Молчание! гряди витийственно вникать,

Вникать в хвалу его!..